Уважаемые читатели, вашему вниманию мы предлагаем письма Аршила Горки, которые он писал своей родной и любимой сестре Вартуш Адоян-Мурадян. В этих письмах Горки рассуждает о трагической судьбе Родины, о смерти матери.Все его письма пронизаны теплотой и любовью к Родине, своему народу и своей семье. 

Письмо от 3 июля 1937 года.
Нью-Йорк.

«Мне интересны три главных элемента искусства Кентрона (А.Горки использует армянское слово Кентрон — Центр для обозначения Армении и сопредельных стран в отличие от стран Запада и Востока — прим. ред.). Творения нашего народа и его предков — урартов, шумеров, хеттов, творения египтян и творения греков. Возможно, все искусство — по крайней мере в здешнем мире — вплоть до искусства нынешнего века в разной степени использует себе на благо концепции и вклад этих народов.

Дорогие мои, я люблю изначальную силу, страсть к борьбе, способность к поиску и зрелую нежность искусства нашего армянского народа, который впервые соединил воедино грусть и красоту, уловив тем самым полноту жизненной реальности. Пафос, прогресс и счастье человечества. И египетские эксперименты с размерностью пространства. Их умение очерчивать форму, их свободные, плавные линии — это всегда останется современным. Греков я вижу не так, как другие. По моему мнению, они овладели даром придавать живость, создавать своеобразное вибрирующее движение».

» Дорогие мои, в искусстве нашего века подавлена чуткость восприятия и понимания. Как раз эти качества я и хочу внести в свои работы. Так много мыслей и идей, что времени не хватает их воплотить. Рука работает медленней, чем речь, речь медленней глаз, а те, в свою очередь, медленней мысли. Неудивительно, что планы рушатся при таком отставании рисующей руки от скорости ума. Например, дорогая Вартуш, образы садов Хоргома отражают отсутствие абсолютных границ в природе и симметрию при переходе движущейся материи из одного состояния в другое. Абсолютное и относительное взаимосвязаны с закваской жизни и легко наблюдаемы. Бывает, я записываю по-армянски суть моих мысленных наблюдений, чтобы их сохранить. Потом я могу использовать их во множестве своих картин. Конечно, я не в состоянии делать это постоянно и не делаю. Но в некоторых случаях запись таких идей по-армянски доказывает свою важность.

Дорогие мои, я навсегда очарован универсальностью искусства. Иногда зарисовываешь свою мысль или идею, а потом видишь то же самое в произведении прошлого. Например, в искусстве нашего древнего армянского народа. Такие необъяснимые события приводят к выводу, что некоторые подобия в искусстве могут возникать независимо друг от друга в разных частях света. Если отрицать эту возможность, приходится допустить общие источники, которые до сих пор точно не определены и не поняты. В любом случае это подтверждает универсальность великого искусства. Вот почему я считаю, что традиция в искусстве важна для его прогресса. Восприимчивость армянского мира словно проистекает из моих рук и ума.

При виде древнего армянского искусства, я ощущаю себя его частицей. Странно — древний художник будто бы чувствовал и думал, как я сам. Хотя оба независимо друг от друга думали и чувствовали одинаково. Совпадал ли наш опыт? Удивительным образом тысячи лет разделения производят связь идентичности».

Письмо от 6 января 1939 года. 
Нью-Йорк

«Знаете, дорогие Мурад и Вартуш, в такие времена, как теперь, мысли обращаются к родине, молодости и ароматам Армении. Могут ли океанские горизонты или просторы России и Китая сравниться с мощью вершины Арарата? Думаю, нет. Мы, армяне, великий народ с большими мыслями, этому способствовал сам устрашающий характер природы Армении с ее мускулатурой гор. Итак, великая Армения, издревле рожденная среди величия. Армяне все еще взваливают на себя большие, весомые мысли, которыми отличается наша нация. Поскольку мы лучше научились думать, чем смеяться, армянские слезы украшают каждую нашу улыбку. Это образ жизни армянина. Какой еще народ осуждают за большее величие? Гиганты порождают только гигантов, такова их природа. Вините наши высокие горы, они обучили нас величию в единственной школе, которую мы посещали. Величие создается не повторением количества, а в недрах качества…

Возле Арарата человек слышит несуществующий гром, чувствует дрожь почвы в отсутствии землетрясения, видит, как парит орел, который в действительности сидит на месте. Неспроста древние армяне называли эту гору Замком Богов. Арарат — мозг природы, повелевающий ее движениями. Жезл Армении скользит по горам — вот величие, присутствующее в нашей сущности. Душа Армении, как горная вершина, и все армянские души — такие вершины. Поэтому мы должны овладеть горами, чтобы получить свои прирожденные права. Красота — важная вещь. Мы, армяне сражались и страдали больше и дольше, чем любой другой народ на земле и вернулись с незапятнанным лицом, вздыбились высоко на горном жеребце с развевающейся гривой. Вот источники армянской традиции»

Письмо от 26 сентября 1939 года. 
Нью-Йорк

«Я не верю анархии в искусстве точно так же, как в политике. В искусстве должны присутствовать структура, нить. Чистая анархия античеловечна, потому что она анималистична, бездумна, бессмысленна. По-моему, искусство должно быть гранью мыслящего сознания. В нем не должно быть анархии, иначе это не искусство. Анархия проистекает из чистейшего цинизма, из неверия в интеллектуальные способности человека разрешить сложные проблемы с помощью организующих и воспринимающих возможностей и навыков. Непрерывная спонтанность — это хаос. Такая анархия отрицает эстетику искусства. Великое искусство стоит на осознанности. В противном случае все без разбора можно назвать искусством. Однако, различия существуют. В искусстве нет равенства, но есть превосходство. Есть хорошее искусство и плохое. Качество — не результат безграничной свободы.

Надеюсь, это ответит на некоторые ваши вопросы. Напишу еще, но попозже. И еще одно, дорогая сестра: человек должен испугаться, чтобы обрести мужество. Золотые фрески нашего великого Ванка, мое сердце колотится от страха, пока мать держит меня за руку. Армянские цари на серебряных конях, поражающие врагов Божьих, воины в пурпуре, все лица становятся бледными, как мел, когда к ним приближаются в танце древние свечи епископской процессии»

Письмо от 24 ноября 1940 года. 
Нью-Йорк
Дорогие мои, примитивисты овладели рядом фундаментальных основ, но поскольку я считаю разум центром великого искусства, я критикую примитивное искусство главным образом за отсутствие внешних контактов, изоляцию, значительное отставание разумного начала по отношению к искусству в развитом обществе. Такие общества движутся вперед в культуре и науке, несутся по тропам еще неизведанным для человека, стимулируя разум расширяться до недоступных ранее границ.

Вартуш, дорогая, примером может служить человек хайанман (арменоид) — шумеры, хурриты, хетты и армяне. А также другие народы — этруски, греки, египтяне, французы. Проблема в том, что коммерсанты, контролирующие технологию и науку, извращают эти достижения ради своих личных целей, вместо того, чтобы позволить им служить соотечественникам. Тем самым они непреднамеренно поощряют в некоторых художниках примитивизм. Такие художники возлагают вину за недостатки общества на науку и технологию, вместе того, чтобы винить коммерсантов, которые контролируют и то, и другое. Они жаждут вернуться в никогда не существовавший золотой век примитивной жизни.

Дорогая, я против подобного движения вспять. Хотя в области великого искусства это не всегда так. Художник не может избежать природы, и его возврат к ней нельзя уравнивать с примитивизмом — это переоценка природы в свете нового опыта, полученного через сложность цивилизации. Лучше жить с беспокойным сознанием, запутавшимся в необозримости неизведанного, чем довольствоваться уже известной малостью. Цивилизация больше знает о сложном вне зависимости от того, в состоянии или нет она разрешить эту сложность. Здесь ключ к развитию эстетики.

Вот почему, дорогая Вартуш, когда я говорю о большом влиянии Армении на мое творчество, некоторые здесь ошибочно называют это шовинизмом. Они совершенно неправы, позволь объяснить почему. Дорогая Вартуш — хорошо это или плохо — но мне пришлось испытать гораздо больше, чем большинству моих собратьев-художников. Отсюда не следует, что я автоматически знаю больше них. Но это позволяет мне отозваться должным образом на ту часть жизненного опыта, с которой они непосредственно не сталкивались. Как ванские армяне, дорогие Мурад и Вартуш, вы хорошо знаете, с какой интенсивностью и в какой короткий срок нам пришлось пройти через то, о чем другие могут только читать, сидя в комфорте. Мы пережили это и испытали на себе. Резня, кровь нашего народа на руках турок. Дорога смерти, наши родные и друзья, гибнущие в бою у нас на глазах. Утрата родного дома, разрушение нашей страны турками. Голодающая мать у меня на руках. Дорогая Вартуш, мое сердце щемит даже сейчас, когда я об этом говорю.

Дорогие мои, мы близко познакомились с секретами людского зла и самыми славными достижениями человечества. Живой, чувствующий, думающий человек может только ответить на это с необычайной силой. Память о красоте Армении до кровавой бойни, учиненной на нашей земле турками и их немецкими союзниками. Искусство и достижения нашего несчастного народа. Величайшая задача искусства, в том числе и моя цель — позволить тому, кто лично не соприкоснулся с определенными элементами реальности, соприкоснуться с ними благодаря моей работе над его умом, зрением и воображением. Позволить ему через мою работу приблизиться к пониманию реальности.

Письмо от 25 февраля 1941 года. 
Нью-Йорк

Пишу безотлагательно, чтобы поделиться самыми последними мыслями. Уже много дней я полностью поглощен воспоминаниями о нашем армянском Ване. Человек общается с другими через свою работу, но для художника важно еще и говорить о своих идеях с теми, кто понимает его, разделяя общий с ним жизненный опыт. Вот почему я хотел записать мысли о нашем Ване и поделиться ими.

Я работаю над картиной, рожденной из очень яркого воспоминания о нашем доме на Ванском озере. Временами я могу вдохнуть соленый запах его воды. Временами гонюсь за тонкостями, которые пытаются ускользнуть от меня. Размеры трех наших домов сочетаются с красными фруктовыми садами и голубыми палисадниками. Живопись визуализируется как мобильное позиционирование и разделение элементов материального. Дома, построенные трудом человека, и абрикосовые деревья, созданные по формуле природы, и художник, который присваивает все это себе через контроль над движением, подобно дирижеру, управляющему оркестром.

Прямоугольные стены с маслобойками и глиняной посудой для печи. Армянские ковры, растянутые на стенах или скрученные, в поиске соприкосновения с пшеничными полями, деревьями, украшенными лоскутами материи, с армянскими журавлями и садовыми камнями. Все перетекает одно в другое, увлекаемое непрерывной движущей силой Вселенной — как кровь, питающая жизнь, течет по телу, напирая по пути на стенки артерий. Боги прежде Бога. Разум прежде богов. Прежде, чем было прежде. Все бережно завернуто в армянский букет Хоргома, весь мир в миниатюре и космическом величии, кровавая трагедия и скорбь, радость и творчество, жизнь и безжизненность, отжившее и еще не жившее, то, чему суждено жить и чему не суждено, исполненное движения и неподвижное — все содержится под защитой гор в теплой земле омытого солнцем Вана, все увидено недавно раскрывшимися детскими глазами твоего брата.

Я видел нашу резьбу по камню в нашей стране и за ее пределами, я трогал ее пальцами и сердцем, и оно испытывало еще большую боль. Статуи и барельефы наших предков сохраняют загадочную жизненность утонченной красоты. Я должен сам испытать испытанное их творцами, увидеть увиденное ими, прочувствовать прочувствованное ими, потому что есть общая основа в моих портретах и портретах, ими созданных. Но я закончил свои прежде, чем увидел их творения. Устойчивая общность. Как примечательно. Давние покойники Вана и его дитя, песни о наших Евфрате и Тигре и тот, кто пьет их речную воду. Здешний уроженец и насильственно оторванный, вспоминающий ценитель. Вены сироты, вздувшиеся от мук горя, смерть смертей, голодная смерть нашей божественной Матери и дитя, которое видит ее красоту и слышит ее нежный грабар, держит ее нежную слабость в своих испуганных руках, смерть смертей.

Дорогая Вартуш, искусство нашей хоргомской усыпальницы Варда Патрика живо, как в юности, стоит перед глазами. Один только Ахтамар произвел на меня большее художественное впечатление. Мне повезло родиться в насыщенной искусством части Армении. После стольких несчастий и испытаний человеческая память цепляется за самые сладостные воспоминания. Наши простые крестьяне, хранящие, как зеницу ока, могилу их князя из рода Рштуни. Я следую рукой по кружеву хачкара, абстрактного творения веков, творения чистых душой армянских художников, обученных и необученных — каждая резьба говорит на своем собственном языке. Но если бы на смертном одре пришлось выбирать одно сооружение, как вершину всего искусства, выбор мог бы пасть только на Ахтамар — эту достойную преклонения жемчужину в нашей короне красоты.Дорогой Мурад, спой, когда получишь мое письмо и вспомни наши горы. Скучаю по вам, целую Мурада и Карлена. Твой любящий брат, Горки.

Письмо от 9 февраля 1942 года

«Милая Вартуш, мне часто являются дорогие воспоминания о нашем саду в Хоргоме. Вспомни тропинку вниз от нашего дома через отцовский сад к Дереву Креста, на ветви которого местные армянские крестьяне привязывали лоскуты своей одежды. В нашем саду можно было найти живое облачение армянской природы во всей его славе — столь неизвестное всем до сих пор, и столь нуждающееся в известности. Дорогая сестра, я часто рисую наш сад, воссоздавая его чудную зелень и жизнь. Может ли сын забыть землю, которая произвела его на свет?

Дорогие мои, содержание мыслей — зерно для рождения художника. Мечты формируют щетину его кисти. Глаз действует, как часовой мозга, через искусство я сообщаю свои самые интимные ощущения, свой взгляд на мир. Пытаясь исследовать за пределами обыденного и известного, я создаю внутреннюю бесконечность. Я исследую в границах конечного, чтобы создать бесконечность. Печень, Кости. Живые камни, живые растения и животные. Живые сны. Дорогая Вартуш, я в долгу перед нашим армянским искусством. Перед его смешениями, множеством его противоречий. Перед изобретениями народной фантазии. В моих работах я пытаюсь непосредственно ухватить фольклор и природную красоту нашей родины.

Дорогая Вартуш, рисование — основа искусства. Плохой живописец не умеет рисовать. Но хороший рисовальщик всегда может писать красками. Вот почему я советую тебе рисовать как можно больше. Рисование позволяет художнику контролировать свою линию и свою руку. Оно развивает точность линии и штриха. Это путь к мастерству.

Дорогая, я ищу новые бесконечности. Я пишу картины сериями по очень существенной причине. Если одна картина, дорогая Вартуш, это окно, сквозь которое я вижу одну бесконечность, мне хочется вернуться к тому же самому окну, чтобы увидеть другие бесконечности. И прорубить другие окна, открывающие вид из известного мне места на беспредельные пространства. Перенося на один и тот же холст все новые и новые идеи, художник искажает и затуманивает вид из окна. Нужна тщательная разработка до завершенности одного окна или холста, конечной единицы. Поступая таким образом, я пытаюсь извлечь дополнительные части неведомого. Я вношу воздух в свои работы. Это окна, глядящие в бесконечность»

Письмо от 14 февраля 1944 года

«Заменить неподвижность движением. Вот моя цель, вот чего я добиваюсь. Я разрушаю статический барьер, проникаю сквозь его твердость. Я разрушаю ограничение неподвижной стены, чтобы достичь текучести, движения, теплоты в выражении чувств, пульсации природы в ее ритме.

Дорогие, мое искусство — искусство роста, где формы, плоскости, контуры, воспоминания об Армении зарождаются, дышат, разрастаясь и сжимаясь, размножаются и тем самым создают новые пути исследования. Прошлое, сознание, настоящее — эстетически живы и объединены, они не могут успокоиться и поэтому неразрешимы, неотделимы от будущего и существуют бесконечно.

Дорогие Мурад и Вартуш, человек должен научиться вдыхать запах умом и управлять таким образом еще одной стороной своей памяти. Странно. Недавно мой разум был захвачен ароматом армянских абрикосов. В студии, конечно, не было ни одного, но в голове запах был настолько отчетливым, будто я лез на дерево, собрать их для дедушки. Я ощущал их мягкость кончиком носа. Теперь они всплывают в моей работе, как скромные прародители изысканной красоты. Множество закатов молча танцуют на горизонте, раскрываясь подобно цветочным лепесткам, чтобы позволить армянским девушкам танцевать народный танец на своих теплых листьях под благодарную овацию великой аудитории природы. Аромат абрикосов в наших полях».

17 февраля 1947 года, Нью-Йорк

Абстракция — ключевой фактор творческого воображения. Это мысленное исследование доселе неизвестного, способное облегчить его оценку. Вселенная бесконечна, но та природа, где человек себя обнаруживает, конечна — по крайней мере, в его представлении. Представить себе природу как конечный объект, а растения, животных, камни, воду и прочее, как клетки и скелет, наделяющие объект формой и содержанием. Эта осязаемая реальность легко воспринимается глазом, который ограничен в своих возможностях. Ограничиваясь тем, что можно видеть физически, отказываясь от творческого воображения, человек пребывает в застое. Абстракция позволяет увидеть мыслью, то, чего нельзя увидеть глазами.

Абстракция позволяет человеку прорваться сквозь преграду конечного и проникнуть в реальность бесконечного. Способность к абстракции — способность человеческого ума думать о неосязаемом, создавать мысленно новые формы из стандартизированных ранее элементов. Она отделяет человека от всего другого, живого и неживого. Подчиняясь человеку, неосязаемое и бесконечное становятся конечными, и тогда нужно создавать новые бесконечности ради прогресса искусства.

Абстракция — корень всякого творчества в искусстве и науке. Сложность — результат ран, нанесенных конечному человеческим стремлением к познанию бесконечности. Кровотечение из этих ран только тогда ставит человека в тупик, когда он их не понимает, когда они остаются для него элементами бесконечного. Именно по этой причине я считаю, что такое кровотечение в некотором смысле открывает окна в сторону различных бесконечностей.

Бесконечность внепространственна. Прекрасный абрикос Армении конечен в своем размере. Но если исследовать его изнутри, взорвать или разъять, можно достичь бесконечностей. Говоря о конечном и бесконечном, я не имею в виду пространственные измерения, размеры. Изучение конечного армянского абрикоса раскрывает тайну его бесконечных свойств, бесконечных тайн. Это пример прославленных возможностей абстрагирующего ума. В армянском опыте и армянской цивилизации абстракции присутствуют с избытком. К счастью для нас, они произвели множество бесконечностей для изучения. Осязаемая Армения, неосязаемая память о ней и посеянные ею интеллектуальные идеи насыщены внутренними бесконечностями. Можно назвать Ахтамар, Чарахан Сурб Ншан, Варда Патрика, Варага-ванк, Ванскую Скалу.
Пытаясь сделать конечными многие бесконечности Армении, я могу внести вклад в прогресс мирового искусства и человеческого самопознания.

4 мая 1947 года, Нью-Йорк

«Древнейшие армяне известны под различными наименованиями. Их называют по-разному: арменоидами, кавказцами, яфетическим народом, азийцами. Они жили в Армении некоторое время, прежде чем некоторые из них отправились в путь к другим районам Кентрона и в Европу.

Прежде изобретения письменности наш народ состоял из нескольких ветвей, населявших Армению и окрестные земли. Мы произошли от северных арменоидов, это Армянское Междуречье с истоками Тигра и Евфрата, Урмия, к востоку от Вана, Кавказская Армения за Араксом и Араратская Армения. Другая ветвь — это западные арменоиды, главным образом наши близкие родственники, хетты. Они прославились своими скульптурами и обработкой металлов, оказав влияние на других арменоидов в этом регионе, в частности на лидийцев. Позднее те мигрировали в Италию, стали известными как этруски и внесли вклад в культуру Древнего Рима и Италии. Минойцы и другие народы побережья вокруг Киликии, Кипра и ранней Греции также родственны хеттам. Минойцы и хетты повлияли на великое древнегреческое искусство. Третья ветвь — южные арменоиды. Это шумеры, один из самых своеобразных и творческих народов на Земле. Они изобрели письменность и многие виды искусства, например, скульптуру, выражающую подлинные человеческие чувства. Их скульптурные образы можно видеть в книгах, их глаза и крупные носы напоминают сегодняшних армян. Родственны нам и эламиты, с которыми шумеры вели войны. Как трагично, что близкие друг другу народы так часто воевали друг против друга.

Четвертая ветвь — восточные арменоиды, они сыграли не столь значительную роль в развитии искусства. Они были главным образам воинами-горцами, их называли касситами, гути и лулуби.
Мы прямые потомки народа шубару, северных арменоидов. От них произошли хурриты, митанни и конечно урарты, то есть наши ванцы. Урарты или народ Вана — ближайшие предки сегодняшних армян, особенно ванских.

Великое искусство нашего народа спрятано среди руин и обыденной жизни далеких сел. Оно создано людьми чистыми душой, которые за долгую череду скорбных веков не имели возможности поведать миру о своих достижениях. Мы — раса художников. Искусство гораздо выше войны, поскольку оно создает, а война только разрушает. Искусство сохраняет красоту, а война производит только уродство и несчастье. Когда-нибудь мир лучше узнает искусство Армении. Известность никогда не определяла качество, гораздо чаще она подрывала его. Армения не просто находилась на перекрестках мира, она провела их своими силами».

Метки: абстрактного сюрреализма, Американские художники, Армения, Армянская живопись, Армянская культура, Армянские живописцы, Армянские художники, Аршил Горки, Ван, Вартуш Адоян-Мурадян., Востаник Манук Адоян, геноцид, жизнь и творчество Аршила Горки, знаменитые армяне, Известные армяне, картины Аршила Горки, личности в армянской истории